Анатолий Григорьев. "Дело было в разведке"

Анатолий Григорьев.
"Дело было в разведке"

Проект выпущен общественной организацией «ВЕТЕРАНЫ ВНЕШНЕЙ РАЗВЕДКИ» (г. Москва) по многочисленным просьбам боевых друзей.

Песни Анатолия Григорьева знакомы любому из тех, кто связал свою судьбу со службой Отечеству за его пределами. В каких только краях не слушались и не переписывались друг у друга с затёртых магнитофонных лент эти бесхитростные, но до боли знакомые сотрудникам внешней разведки песенные строки.

МЫ ЗДЕСЬ ТАКИЕ РАЗНЫЕ.

Мы здесь такие разные, как дерево и пыль,
Как черное и красное, как выдумка и быль.
Красавцы и не очень – без маршевых затей.
Работаем для Родины и собственных детей.
Кругом страна угарная, чужая сторона,
Как будто бы гитарная фальшивая струна,
Она сияет золотом, шанелью отдает,
Но тронешь ее голосом – она не подпоет.
Шагали без пророчества мы в будущие дни,
Мы знали одиночество, хоть были не одни.
Со всем перезнакомились в гнилом зарубеже,
Теперь то мы опомнились, да горечь на душе.
Вернемся мы ходячие, но кое – кто седой,
А кое – кто с удачей, а кое – кто с бедой,
Кому – то жизнь отмерила, кому пустила кровь,
Но каждого проверила на веру и любовь.
Мы здесь такие разные, как дерево и пыль,
Как черное и красное, как выдумка и быль.
Красавцы и не очень – без всяческих затей.
Для Родины, для Родины и собственных детей.
Для Родины, для Родины и собственных детей.

НА ЗАПАДНЫХ ВОКЗАЛАХ.

В плену у ностальгических видений
От Родины за тридевять землей
Мы учимся на собственных прозреньях
По классам годовых календарей.

Споем–ка, друг, с тобою про медленный наш поезд,
Про гибель маркитанки, оторванный листок,
Споем–ка мы про то, как вдруг забеспокоясь,
На западных вокзалах мы смотрим на Восток,
На западных вокзалах мы смотрим на Восток.

Судьбу не всколыхнет корректировка,
И долг не засчитается в вину,
Недаром ведь загранкомандировка
Разлуками похожа на войну.

Но раз в году случается, ребята,
Друзья нас отрывают от земли,
По площади Смоленской у Арбата
Маршруты кольцевые пролегли.

Споем–ка, друг, с тобою про будущий наш поезд,
Про песню маркитанки, березовый листок,
Споем–ка мы про то, как вдруг забеспокоясь,
На западных вокзалах мы смотрим на Восток,
На западных вокзалах мы смотрим на Восток.

КАКАЯ У ВАС ПОГОДА.

В письмах по вторникам шелест берез
Падает к нам с небосвода,
«Как поживаешь?» ...и вечный вопрос,
«Какая у вас погода?».
Я торопиться не буду в ответ,
Я напишу красиво –
«Солнечно утром, дождливо в обед,
По вечерам тоскливо».

Вы не завидуйте мне, земляки,
В дырах чужое корыто,
Накрепко сжаты мои кулаки,
Сердце мое закрыто.
Здесь за окошками Родины нет,
Здесь не ужалит крапива.
Солнечно утром, дождливо в обед,
По вечерам тоскливо.

«Будьте, как дома...» - не скажешь друзьям,
Руки им бросив на плечи,
Дождик нерусский хлестнет по глазам
Мне за такие речи.
Трассы, паласы, грандплясы,
Но нет, не изменить им мотива.
Солнечно утром, дождливо в обед,
По вечерам тоскливо.

Скачет Европа, как девка в трико,
Не помогают стоп–краны,
Здесь перекресток – разбиться легко,
Вот и зияют здесь раны,
Вот и рванул за кольцо мой сосед,
Взрыва хотел или пива.
Солнечно утром, дождливо в обед,
По вечерам тоскливо.

Падает, падает снег на траву,
Выглянет солнце, играя,
Сколько живу, все равно не пойму,
Что за погода такая.
Слезы, любовь, увяданья, рассвет
Ветер несет торопливо.
Солнечно утром, дождливо в обед,
По вечерам тоскливо,
По вечерам тоскливо.

ДЕЛО БЫЛО В РАЗВЕДКЕ.

Я раздвину как ветки те года, что вдали,
Дело было в разведке, посередке земли.
Мы с товарищем Петей не дразнили врага,
Враг нас первым заметил и полез на рога.
В голове два пароля и еще дальше шифры,
Петя вымолвил: «Коля, нажимай на пары,
Чтобы в центре Европы после стольких побед
Мы достали из сердца драгоценный секрет».
Друг мой тертый и битый, и печеный в золе,
Если слышит он: «Bitte», то в ответ: «S’il vous plais».
Может выкушать море, а закушать горой,
Это внешне он горе, а внутри он герой.
А еще он на части разломает пятак,
А еще он по части анекдотов мастак.
Про Чапаева с Анкой да под кузькину мать,
Тут его только танком, по–другому не взять.
Ну а выходу нету, ну а в деле провал,
По бокам две кареты, впереди - самосвал.
Петя выплюнул: «Гады», и шагнул как в сортир,
«Гуттен таг, камарады, кто у вас командир?»
И сказал он старшому: «Вам и нам нелегко,
Вот теперь хорошо бы напоследок пивко,
Много сдернул я пробок за свои сорок лет,
Но скажу без подколок – лучше вашего нет».
Их старшой был на морду патриот, как и я,
Срочно сделался гордым и ответил: «Ya, ya»,
Мы сидели в таверне, что звалась «Два козла»,
И скажу откровенно – выпивали без зла,
А потом начал мучать Петя их без речей
Про Чапая, про чукчу и про всех Ильичей.
И забыв о секрете, так смеялись враги,
Что шепнули в клозете: «Не догоним, беги!»
А нам такое два раза ни к чему повторять,
Только пиво, зараза, так мешало бежать.
С той поры тайны смело носит нам их старшой,
Так бывает, коль к делу ты подходишь с душой.
Я раздвину как ветки те года, что вдали,
Дело было в разведке, посередке земли.

ВОЗДУХ РОДИНЫ.

Кто удивится, кто засмеется, кто посветлеет лицом,
Воздух в Париже - и тот продается в баночке с тонким кольцом,
Мы улыбнемся заморским курьезам, что же, Париж, весели!
Правда, бывает, мы тоже увозим горстку родимой земли.
Правда, бывает, мы тоже увозим горстку родимой земли.

Но если б сделали не для прилавка тем, кому версты вразброс,
С воздухом Родины легкую банку я бы с собою увез,
Чтобы успеть, коль придется, ребята, мне пропадать где–нибудь,
Вырвать кольцо, как чеку из гранаты, воздух России вдохнуть.
Кто удивится, кто засмеется, кто посветлеет лицом,
Воздух в Париже - и тот продается в баночке с тонким кольцом.

ДЗК.

Мне перед Отечеством неловко, на меня упала свысока
Длинная загранкомандировка, ну а сокращенно ДЗК.
Будто в чем–то я был виноват, будто мне не хватало зарплат,
В ДЗК не ЗК, только все ж общий климат на это похож.
А зачем меня сюда послали? Не видеомаги покупать,
Мне в отделе кадров наказали дружбу за границей укреплять.
Как сказали, я так и живу, Иоганна я Ваней зову,
Ну а он меня, ежели пьян, то не Ваня зовет, а Иоганн.
Мне б неделю выстроить из пятниц, мне бы загудеть как ураган.
Кто из нас с тобою иностранец, не могу понять я, Иоганн.
Ну а будить здесь мысли страны, ведь я есть представитель страны,
Нас не свалит граненый стакан, мир и дружба, не спи, Иоганн.

ПРО ОПЕРА РАЗВЕДКИ.

Судьба заводит шашни, как шавка под кустом,
То с Эйфелевой башней, то с чертовым мостом.
То Рома, а то Лима, То Мао, то Батый,
Один повсюду климат разведывательный.
У опера разведки сто дел на одного,
И как с еловой ветки, все шишки на него,
Он рыщет как охотник, рискует как корсар,
Лицом загранработник, ну а душой гусар.
Служение Отчизне познал он на горбу,
И сколько ж влезет жизней в одну его судьбу,
Все краешком, все бровкою, дыханье затая,
Любая обстановка – оперативная.
С утра как новый рубль, а к ночи чуть прибит,
Из всех зеркал он любит то, где есть задний вид,
Из дам предпочитает, кто деньги не берет,
И это называет – вербовочный подход.
Проверен он отменно, то есть не как–нибудь,
До пятого колена и даже выше чуть.
А если он мелькает вдоль лавок там и тут,
То значит выбирает проверочный маршрут.
У опера разведки сто дел на одного,
И как с еловой ветки, все шишки на него,
Он рыщет как охотник, рискует как корсар,
Лицом загранработник, ну а душой гусар.
Но если бровь насупит суровый резидент,
«Я – опер, а не супер...» - подумает в ответ.
А ну, дружок, плесни–ка родные двести грамм,
Чтобы вязалось лыко для шифротелеграмм.
Как старые подковы отвалятся лет пять,
Он завтра встретит снова друзей своих и мать,
Он многого не скажет, а будет просто рад,
Пусть вслед ему помашет конкретный результат.
У опера разведки сто дел на одного,
И как с еловой ветки, все шишки на него,
Он рыщет как охотник, рискует как корсар,
Лицом загранработник, ну а душой гусар.

ЧЕРНАЯ ПОЛОСА.

Мне опять до рассвета не спится у чужого скупого огня,
И удача, веселая птица, прямо в тучу ушла от меня,
Битый жизнью и ей же ученый, от России уехавший прочь,
Полосою настигнут я черной шириною в полярную ночь.
Только в песне не буду я плакать в этом дальнем нерусском краю,
Нет бесценнее вещи, чем память, я на память надеюсь свою.
Я кручу ее как кинопленку, словно спички в тайге берегу,
Вот речонка моя, вот девчонка, вот дорога в глубоком снегу.
Здесь у зим не такие приметы, здесь у весен другой перевал,
Здесь нацелены вражьи ракеты на Москву и родимый Урал,
И на дальнюю точку на карте, где живет моя старая мать.
Вы, ракеты, забудьте о старте, я зубами вас буду держать.
Пусть сегодня я корчусь от боли, будто в сумерках сбит на шоссе,
Чтоб любить белый свет этот больше, нужно в черной пожить полосе.
Туча высохнет, ветер умчится, и звезда засияет в окне,
И удача, веселая птица, снова на руку сядет ко мне.

РАЗНЫЕ ЗАГРАНИЦЫ.

Заграницы бывают разные, хоть не очень большая земля,
И прекрасные, и опасные, и такие, что лучше петля.
Заграницы бывают разные, наши люди на общем дворе,
И прекрасные, и неясные, и такие, что вор на воре.
Нет, чтоб честно работать на фабрике, добывая бумагу иль медь,
Лучше мерзнуть им в Северной Африке, иль в Америке Южной гореть.
Тут не любят чужого и лишнего, тут похож на курятник наш дом,
Плюй на нижнего и клюй ближнего, кукарекай красиво при том.
Как они голосят на собрании, как уютно им в чуждом краю,
Среди этой блаженной компании мы с тобою, как черти в раю.
Тут в карманах нам кукиши грозные, тут нам в спины бросок и в кусты,
Только есть у чертей зубы острые, а не только рога и хвосты.
Только есть тут у нас и товарищи, кто приехал сюда, как на фронт,
Кто не бьет себя в грудь оглушающе, кто и вправду российский народ.
И совсем не испортим мы праздника, если выпьем мы с ними до дна,
Не за страны, которые разные, а за ту, что повсюду одна.
Не за страны, которые разные, а за ту, что повсюду одна.

ОЧЕРЕДНАЯ ВСТРЕЧА.

По карте, глаз увеча, я ползаю полдня,
Очередная встреча сегодня у меня,
Скажу жене: «Прости, мол, не думай про любовь,
Другой мне выпал стимул, ты ужин не готовь,
Искать меня не надо, вернусь когда–нибудь».
Она, конечно, рада от печки отдохнуть,
Но все равно тревожно моргает сквозь окно:
«Уж ты там осторожно, не все ведь куплено.»
Товарищ мой бывалый готовит экипаж,
Ведь здесь кому попало удачу не отдашь,
Он мне дороже брата и рад вместе со мной,
Что точка перехвата в пристрелянной пивной.
Огни контрольных пунктов летят за окаем,
Друг так следы запутал, где едем – не поймем,
Какая, блин, наружка, какие шухера,
Из кукурузы стружку стригут дипномера.
Но вспыхнула надежа, попался авторут,
Закончился наш сложный проверочный маршрут,
И друг сказал сурово, прощально поскорбя:
«Не позабыть бы снова, где подхватить тебя.»
Сижу, пивко глотаю и табачок смолю,
Клиента поджидаю, ушами шевелю,
Чу, вот идет согбенный, в дверь тычется ногой,
Такой, почти что ценный, проверенный такой.
Костыль, фонарь и чирий – при нем ассортимент,
Ну в общем, как учили, не скажешь, что клиент,
Поел, попил со смаком, тарелку облизал,
А про дела собака, ни слова б не сказал.
Да Бог с ним, что как рыба молчит, что не спроси,
Пришел, и то спасибо, поел, и то – мерси,
Ему ведь трудно тоже, он двадцать лет подряд
Понять никак не может, за что ж его поят.
Прощается надрывно, конвертик рвет из рук,
А за углом призывно уже маячит друг,
Ведь он не пил, не кушал, все бдел да страховал,
Все ньюсы переслушал, чтоб я чего–то знал.
К пивной, сомкнувши плечи, летим и он, и я,
Вот там и будет встреча результативная,
И будем мы как братья, забыв противное,
Пить за мероприятье оперативное.

МЫ ПЬЕМ ЗА ДРУЖБУ.

Мы пьем за дружбу, реже за любовь,
Ведь не из тех пропащих самых пьяниц,
Я, зубы стиснув, вспоминаю вновь,
Как дни летят от пятницы до пятниц.
Умчалось лето в бронзовую даль,
Растаял звон осеннего галопа.
Я придавил на правую педаль,
И вновь в окне цветущая Европа.
Не надо так, зачем же вы, куда,
Мои недели, месяцы и годы,
Дымят, дымят чужие города,
Бегут, плывут ненашенские воды.
А где–то там, на нашей стороне,
Огромный век разлукой перемерен,
Там кто-то помнит, помнит обо мне,
Там кто-то ждет, хоть я и не уверен.
Оценка лжи, молчание друзей,
Цена ошибки вам не по зарплатам,
Я ухожу, смотрите веселей,
А не вернусь, считайте дипломатом.
Вот потому, залечивая вновь
Полынь–травой разорванное время,
Мы пьем за дружбу, реже за любовь,
И нас простит прекраснейшее племя.
Мы пьем за дружбу, реже за любовь,
И нас простит прекраснейшее племя.

УЛИЦА БЕЛЬ АЛЬЯНС.

Улице Бель Альянс, что значит Прекрасный Союз,
Я провозил не раз грусти скрипучий груз,
Но как всегда легка, будто бы к дому путь,
Пушкинская строка переполняла грудь.
Где ж вы мои друзья, я вспоминаю вас,
На тормозах скользя в улице Бель Альянс.
Пусть не славянский шрифт, пусть вдоль обочин лес,
Память, как скорый лифт, вдруг отнимает вес.
Где-то скрипит снежок в гулких шагах ребят,
Где-то огни зажег Замоскворецкий ряд.
Только в руке рука, только тепло из глаз,
Только к строке строка, только лишь Бель Альянс.
Что бы я без друзей значил и что бы я мог,
Был бы я как музей, где на двери замок,
Был бы я как закат, не согревал собой,
Был бы деньгой богат, был бы я нищ судьбой.
Вот бы пропелось мне в этот дождливый час,
В этой чужой стране, в улице Бель Альянс,
Где, как всегда легка, будто бы к дому путь,
Пушкинская строка переполняет грудь.

НИ СЛОВА О ЛЮБВИ.

Я один, со мной тоска, как скрипучая доска,
Только дождик проливной надо мной,
Город Льеж и город Гент, сигарета марки Кент,
И ни слова о любви, се ля ви.

Мой товарищ по тоске, с белой пылью на виске,
С перекатами вдоль скул, он хлебнул,
Видел кровь и слышал крик, он сказал: «Терпи, старик,
И ни слова о любви – се ля ви...»
Я послушный, я терплю и обиды не коплю,
Что положено, плачу и молчу,
Но приснилось мне зимой – воротился я домой,
И любимая со мной, Боже мой.

Но я один, со мной тоска, как скрипучая доска,
Снова дождик проливной надо мной,
Город Льеж и город Гент, сигарета марки Кент,
И ни слова о любви, се ля ви.
Город Льеж и город Гент, сигарета марки Кент,
И ни слова о любви, се ля ви.

СВЕТОФОР.

Что-то, ребята, в груди моей пусто,
Глохнет мотор, и в начале пути
Не покидает тревожное чувство,
Что-то намерено произойти.
Белые вороны, черные кошки,
Розовый ветер в нерусском саду,
Я откручу боковое окошко,
Крепкую скорость глотнув на ходу.
Так и летел бы меж точек и речек,
Но светофор перерезал разбег,
В круге зеленом пропал человечек,
В огненном круге стоит человек.
Ах, светофор, постовой непреклонный,
Я тормоза выжимаю, пыля,
Светлая Родина - круг твой зеленый,
Красный твой круг – неродная земля.
В круге зеленом грачи прилетают,
Вертятся льдины, по рекам скользя,
Мама стареет и сын подрастает,
И вспоминают все реже друзья.
А светофор как заклинил на красном,
В спину гудки подгоняют меня,
И напрямик перекрестком опасным
Я провожу заводного коня.
Я за чужую землю не ответчик,
Но не чужая запомнит навек.
В круге зеленом пропал человечек,
В огненном круге стоит человек.
В круге зеленом пропал человечек,
В огненном круге стоит человек.

ЗДЕСЬ МНЕ ВСЕ ЧУЖОЕ.

Здесь все мне чужое – квартира и сад, чужой на углу магазин,
Чужая машина – "Фольксваген пассат" – чужой пожирает бензин,
Я в общем–то не был ни разу богат, в долгах задыхался бывало,
Но что-то припомню такое навряд, чтоб так своего не хватало,
Нет, все же соврал я, был богачом, имел и родню, и друзей,
В лесу над своим наклонялся ручьем, и в речке купался своей,
Свои надо мною неслись облака, свои громыхали колеса,
Но вот своего свалял дурака, и все полетело с откоса.
Нерусскую водку я в глотку загнал, взглянул на гарсона в тоске,
Меня хоть за что-то б он на фиг послал на русском родном языке,
Вот вспомнишь своих, да проси, не проси, все скажут тебе при народе,
А тут, паразиты, мерси да мерси, а с виду такие же вроде.
Я накрепко помню, чей гражданин, но вот одного не пойму:
Которые тут быть должны как один чужее чужих почему?
Чужие подруги, чужие друзья, ах как это все надоело,
И только жена бесконечно своя, но это ведь тоже не дело.
И только жена бесконечно своя, но это ведь тоже не дело.

ЗА ТЕХ, КТО В ПОЛЕ.

Валет козырный лежит на даме,
И мел поземкой слетает с кия,
Все ближе осень, и душу давит
Печаль по имени Ностальгия.
Нам это чувство давно знакомо,
Оно нам стало родным до боли,
Мы в поле выпьем за тех, кто дома,
А дома выпьют за тех, кто в поле.
Сорвать бы шторы, сломать запоры
И напоследок окинуть взглядом
Чужие горы и наши норы,
И вечера, когда выпить надо.
Нам это чувство давно знакомо,
Оно нам стало родным до боли,
Мы в поле выпьем за тех, кто дома,
А дома выпьют за тех, кто в поле.
А наше поле – на нем не травы
И не березки, и не осины.
Подлянка слева, приманка справа
И ожиданье удара в спину.
Нам это чувство давно знакомо,
Оно нам стало родным до боли,
Мы в поле выпьем за тех, кто дома,
А дома выпьют за тех, кто в поле.
Нам календарь наш как флаг над лодкой,
Пусть нет сегодня в нем даты нужной,
Найдется повод, была бы водка,
И этот повод зовется дружбой.
Нам это чувство давно знакомо,
Оно нам стало родным до боли,
Мы в поле выпьем за тех, кто дома,
А дома выпьют за тех, кто в поле.
Нам это чувство давно знакомо,
Оно нам стало родным до боли,
Мы в поле выпьем за тех, кто дома,
А дома выпьют за тех, кто в поле.
А дома выпьют за тех, кто в поле.

ЛЕДНИКИ ПАМЯТИ.

Вот и осень пришла в этот край и озерный, и горный,
Хоть ладони долин от ветров пока прячут тепло,
Но приклеился накрепко лист золочено–узорный,
Как виньетка дорожная на лобовое стекло.
Дорогие мои, не судите меня, Бога ради,
Где-то в доме родном мою фотку пустив по рукам.
На крутой перевал по звенящей чужой автостраде
Я лечу к голубым ледникам.
Я лечу и шепчу как молитву заклятье туману,
И, услышав молитву, сложил свои крылья туман,
А дорога свернулась клубком, провожая к Монблану,
Заменившему мне в этой местности самообман.
И уже подо мной альпинисты ссутулили плечи,
И летучий вагон паутинку ткет из облаков,
Унося меня ввысь, где царевною властвует вечность
В теремах голубых ледников.
Я в пещеру войду, ледяные потрогаю стены,
По векам и эпохам легко пробегая рукой,
И как реки весной, вдруг наполнятся все мои вены
Долговечною памятью, будто живою водой.
Жемчуга пузырьков, будто капсулы, впаяны в своды,
Чьи-то души храня и не ведая тленья веков,
Здесь вращенье свое в честь природы замедлили воды,
Превратившись в хрусталь ледников.
Боже мой, почему ж так неистово тянет к истокам,
К ледникам и колодцам, пульсирующим среди мглы,
Это нас то, бродяг, промышляющих в мире жестоком,
Тем, что крутимся и обживаем чужие углы.
Дорогие мои, мною брошенные человеки,
Сестры, братья, товарищи и старики,
Пусть же память о вас и любовь к вам на вечные веки
Мне хранят вдалеке ледники.
Пусть же память о вас и любовь к вам на вечные веки
Мне хранят вдалеке ледники.
Вот и осень пришла в этот край и озерный, и горный,
Хоть ладони долин от ветров пока прячут тепло,
Но приклеился намертво лист золочено–узорный,
Как виньетка дорожная на лобовое стекло.

ЭМИГРАНТСКИЕ ПЕСНИ.

Мир не так уж и тесен, и опять узнаю
Эмигрантские песни в заграничном краю,
Средь бровадного гама, среди блажи блатной
Мне послышалось: «Мама, как хочу я домой!»
На Арбате и Пресне ты их больше не жди,
Эмигрантские песни как слепые дожди.
То о жизни красивой, то про вечный покой,
Ты прости их, Россия, за разлуку с тобой.
И в портовой лавчонке далеко от Руси
О российской девчонке прохрипит "Джи ви си",
Среди мачтовых просек разнесется в тоске:
«А скажи ка, матросик, как погода в Москве?»
И обидчивый гений, и непризнанный Бог
Отряхают колени у восточных дорог.
Кем вы были когда–то, так светло вспоминать,
Только в чем виновата ваша Родина–мать?
Слава Богу, поездил я по этой земле,
И купался в созвездьях, и копался в золе,
Вколот в кожу иголкой был обратный билет,
Но смотрел кто-то долго самолету вослед.
На Арбате и Пресне ты их больше не жди,
Эмигрантские песни как слепые дожди.
Что им вздохи чужие "Je vous aime", "I love you",
Ты прости им Россия беспросветность твою.

ПРЕДАТЕЛЬ.

Ах, какие играли мы сцены,
Наши главные роли не счесть,
Но все падают, падают цены
На достоинство, дружбу и честь.
А давно, ль не скуля по наградам,
От рисковых качались мы дел,
И при этом всегда был он рядом,
Этот малый, что всюду успел.

Он и был среди нас, он и жил среди нас,
Он пил среди нас, он и ел,
И песни наши русские он вместе с нами пел.
И снова не поймешь никак судьбу ты до конца,
Когда она в заложниках у подлеца.

Над Сибирью, родимым Уралом,
Вьется тень временных поясов,
Нет за нами отцов – генералов,
Или дядь – чрезвычайных послов.
За спиной запылают мосточки,
Вздумай кто предписать нам удел.
Что ж вы сделали, дочки, сыночки,
С этим парнем, что всюду успел.

Где-то волны катают со стоном,
Волга, Днепр и сам Енисей,
За Гудзоном он дышит озоном,
Заплатив именами друзей.
Но спиной к нему новый приятель,
Не решается стать, как ни смел.
Он-то знает, что рядом предатель,
Этот малый, что всюду успел.

Ах какие играли мы сцены,
Наши главные роли не счесть,
Я хочу, чтоб не падали цены
На достоинство, дружбу и честь.
А еще я хочу, как и каждый,
Продержаться до судного дня,
И в глаза посмотреть хоть однажды
Тому парню, что предал меня.

НИ В СЛАВЕ, НИ В ЗЛАТЕ.

Ни в славе, ни в злате, ни в женской любви
Покоя себе не найдешь.
На краешке карты в полоску земли
Ударится брошенный нож.
И вновь я исчезну, как след на песке,
Расстаю, как утренний звон,
А вы, дорогая, в далекой Москве
Измучите мой телефон.

Здесь воздух чужой и чужая вода,
И веет холодной золой.
Ах, если бы знали, какая беда
Летает еще над землей.
Летает, летает от нас в волоске,
Считает наш каждый патрон,
А вы, дорогая, в далекой Москве
Махнете на мой телефон.

Ни слава, ни злата, ни женской любви,
Лишь горький дымок сигарет.
А кто-то с ухмылкою наши рубли
Бросает на счетах газет.
А кто-то там судит – мол, дело в куске,
А вовсе не в цвете знамен,
И вы, дорогая, в далекой Москве
Забудете мой телефон.

И только, когда меня выручит друг
И белая встанет стена,
На пятые сутки поверится вдруг,
Что есть на земле тишина.
И вновь появлюсь я, как след на песке,
Возникну как утренний звон,
И вы, дорогая, в далекой Москве
Отыщете мой телефон.
И вы, дорогая, в далекой Москве
Отыщете мой телефон.

МОРОСЯЩИЕ ЯНВАРИ.

Говорят, что в России снег
В этот год в деревнях до крыш,
Ну а здесь не зима, а смех,
И сады, как обломки лыж.
Ну а там по полям щиты
И на окнах узорный лед.
От Смоленска и до Читы – снеголед.
Полыхает в кабине газ
И не греет глоток вина.
В это старом кафе «Пиказ»
Приютились мы у окна.
Сколько раз нам еще встречать
Моросящие январи,
Ну не надо, мой друг, молчать, говори,
Говори, распрямляя бровь,
Про любовь и про млечный путь.
Пусть ревнуют нас жены вновь,
Как всегда не усвоив суть.
Говори про десятый класс,
Говори про девятый май,
И о тех, кто не помнит нас, вспоминай.
Для кого-то быть может рай
Эта крашеная трава,
Но опять мы с тобой про край,
Где стреляют в печи дрова,
Где метель да метелицы,
Где лыжня по полям – полям,
Где седые грустят отцы под баян.

ОБМАН ЗРЕНИЯ.

Она была прекрасной и чистой, как кристалл,
Но замыслам опасным свершиться я не дал,
За грошик мелкий с белкой, или за рубль с ежом
Нельзя вступать нам в сделку, когда за рубежом.
Но светят два опала, желанья не тая,
Желают, чтоб упала вся бдительность моя.
Не смог доесть я супа в такой крутой момент,
И все в кармане щупал советский документ.
Гарсон принес закуски, другой принес вино,
Такие перегрузки я видел лишь в кино,
Что в первую неделю, не дав мне погулять,
Меня вот так хотели враги завербовать.
Но светятся два глаза, как звездочки в снегу,
Оставь меня, зараза, хочу, но не могу.
На пальчиках колечки и крестики в ушах,
Подослана, конечно, но очень хороша.
Видать, на кинопленку снимают этот пыл,
А я еще дубленку для тещи не купил.
А взгляд ее теплеет и тлеет в пальцах Кент,
В руке моей потеет советский документ.
Часы просила тетка, а тесть учил – не трусь.
Нет, я к тебе, красотка, спиною повернусь.
Я бросил этот вызов, и вмиг был уязвлен,
За мною телевизор, а в нем Ален Делон.

БЕЗОПАСНЫЙ ОФИЦЕР.

Кто на бомбу грудью ляжет, если Родина прикажет,
Кто в дерьмо себя макнет, коль начальник намекнет,
Кто у нас сторонник гласный, полугласных строгих мер,
Здравствуй, здравствуй, друг прекрасный, безопасный офицер.

Коль каким не в пользу лицам часто жить по заграницам,
Кто до лавочек горазд, тот и Родину предаст,
Только рано, враг, не празднуй, нам чужих не надо вер,
Здравствуй, здравствуй, друг прекрасный, безопасный офицер.

Только выйдет за ворота, а за ним филеров рота,
Жлоб шпионский на жлобе, уважают кажибе,
И кляня свой облик грязный, напевают сквозь прицел:
«Здравствуй, здравствуй, друг прекрасный, безопасный офицер».

Друг он всякому таланту, и послу, и коменданту,
А кому он враг навек, тот нечестный человек,
И собаки не напрасно тянут лапы сквозь барьер:
«Здравствуй, здравствуй, друг прекрасный, безопасный офицер».

Льнут всегда к военным тетки, потому как патриотки,
Вот и здесь в почете он, хоть и ходит без погон,
Снова слышу вздох неясный, томный взгляд из-за портьер:
«Ах какой же вы опасный, безопасный офицер...»

Не виси у телефона, треп – находка для шпиона,
К тряпкам - ни на полшага, рвач - находка для врага,
Если запах только квасный, и хочу я брать пример
Только с вас, о друг прекрасный, безопасный офицер.

ДОМОЙ, ДОМОЙ.

Туман стеной над маленькой страной,
Здесь на туманы вечный урожай,
Туманной дымкой над моей струной
Плывут слова: «А ты не уезжай».
Туманной дымкой над моей струной
Плывут слова: «А ты не уезжай».
«Да нет, Сашок, налей на посошок,
Мне отчий берег видится вдали,
Я здесь давно мосты свои поджег,
К чему мосты на этакой мели.
Я здесь давно мосты свои поджег,
К чему мосты на этакой мели».

Мы здесь за чьи-то боремся права,
За унесенных ветром на войне.
Да только сами, это ж дважды два,
Переселенцы вынужденные.
Да только сами, это ж дважды два,
Переселенцы вынужденные.

А ну, Сашок, налей на посошок,
Быть может завтра вспомню на Тверской,
Что позабыл на вешалке мешок,
Битком набитый нажитой тоской.
Что позабыл в загранке я мешок,
Битком набитый нажитой тоской.

Любить для тела – значит не любить,
Дружить для дела – значит не дружить,
Не водку пить, так значит и не пить,
Жить не в России, значит и не жить.
Домой, домой, по самой по прямой,
Где настоящий падает снежок,
Где настоящий ждет меня дружок,
А ну, Сашок, налей на посошок.
Где настоящий ждет меня дружок,
А ну, Сашок, налей на посошок.

ЗАМЕНА.

Снова время раздвинуло стены,
И пою я для тех, кто поймет,
Не бывает хорошей замены,
Потому что товарищ уйдет,
Потому что на клеточке шара
Я не буду прикрыт со спины,
Потому что не сразу гитара
Без одной заиграет струны.
Пусть он не был во всем безупречен,
Пусть не всякий с ним знался народ,
Пусть он не был начальством отмечен,
А скорей даже наоборот.
Но зато среди рая и ада,
Среди ночи и светлого дня
Я его понимал с полувзгляда,
Ну а он с полуслова меня.
Мы давно уже не желтороты,
И в природе на случай беды
Знаем все ее круговороты,
А не только вращенье воды.
И поземка, и ветер весенний,
И любовь, и погода, и век,
Все меняется в нашей вселенной,
Только жалко, когда человек.
Скрылся поезд и рельсы остыли,
Отмигал семафор у моста,
Кто-то верно сказал, что пустыми
Не бывают святые места.
Но хороших замен не бывает,
Как костра не заменит нам лед,
Пусть не хмурится тот, кто меняет.
Будет время, он так же споет.
Но хороших замен не бывает,
Как костра не заменит нам лед,
Пусть не хмурится тот, кто меняет.
Будет время, он так же споет.

ЧЕРЕЗ СУТКИ МОСКВА.

Через сутки Москва, проплывают нерусские крыши,
Придорожный собор к облакам привалился крестом,
Но уже как платок ветер краешек неба колышет,
Через сутки Москва, через сутки друзья, через сутки мой дом.

Я писать не любил, потому что писать невозможно
Про недвижность недель, про унылое слово «нельзя»,
Но уже мой багаж заласкала глазами таможня,
Через сутки мой дом, через сутки Москва, через сутки друзья.

Я не бил себя в грудь, я Россию любил безголосо,
И на тысячу дней свое сердце убрал в погреба,
Но заботливый Брест нам опять поменяет колеса,
И уже от стекла ни на миг не отнять мне горячего лба.

Через сутки Москва, а пока все нерусские крыши,
А пока ветерок не по–русски поет у виска,
Но как мамин платок ветер краешек неба колышет,
Через сутки мой дом, через сутки друзья, через сутки Москва.

САНАТОРИЙ «ПРАВДА».

Когда решат уставшие друзья, что раз в году душой оттаять надо,
Нам место встречи изменить нельзя, и это "Правда", и это "Правда".
Нам место встречи изменить нельзя, и это "Правда", и это "Правда".
Оставлен дома выслуги багаж, и под крылом проявится красиво
Жемчужный берег, Сочинский пейзаж и море пива, и море пива.
Жемчужный берег, Сочинский пейзаж и море пива, и море пива.
Здесь звезды низко, будто на плечах, всю ночь пылает лунная кокарда,
Здесь самый лучший уголок в Сочах, и это "Правда", и это "Правда".
Здесь самый лучший уголок в Сочах, и это "Правда", и это "Правда".
Жить и работать, лампой не светясь, нас учит служба вовсе не из лени,
И только здесь мы можем не таясь, шагнуть из тени, шагнуть из тени.
И только здесь мы можем не таясь, шагнуть на солнце, шагнуть из тени.
Здесь ветерки, как соловьи в кустах, а парашюты в небе как кораллы,
В каких еще увидите местах, чтоб табуном летали генералы.
В каких еще увидите местах, чтоб табуном летали генералы.
Пусть ты прошел Кабул или Париж, легко травя легендную баланду,
И только в Сочи ты боготворишь одну лишь "Правду", и только "Правду".
И только в Сочи ты боготворишь одну лишь "Правду", и только "Правду"
На горку с горки с камешком волну, тепло друзей налево и направо,
А вечерами к песне и вину зовет нас "Браво", зовет нас "Браво".
А вечерами к песне и вину зовет нас "Браво", зовет нас "Браво".

НЕ ЗАМЕРЗАЮТ РОДНИКИ.

Не замерзают родники,

Зимой забывшие о тропах,
Они как будто тайники,
Лежат в серебряных сугробах,
Молчат леса как ледники,
Грустят застывшие просторы,
И лишь под снегом родники,
И лишь под снегом родники,
Ведут живые разговоры.

Не замерзают родники,
У них дела просты и строги –
Толкать течение реки,
Поить уставшего в дороге.
И я опять пройти не смог,
Чтоб не рассыпать снег руками,
В том месте, где плывет порог,
В том месте, где плывет порог,
Как синий дым над угольками.

Я побродяжил, пошагал,
Повоевал, где было надо,
Потосковал, поколдовал
На чистых картах листопада.
Но воротясь издалека
Назло метелям и погоням,
Как будто к струям родника,
Как будто к струям родника,
Я припадал к твоим ладоням.

Как много стужи и тоски
Дарует нам судьба земная.
Не замерзают родники,
А им любовь – сестра родная.
Я буду пить из родника
И целовать ладони эти.
И будет дальше плыть река,
И будет дальше плыть река,
И будем дальше жить на свете.

КОМУ ТЫ НУЖЕН.

Я как будто занедужил, слышу голос за спиной,
Ну скажи, кому ты нужен, кроме матери родной,
Кто поймет и не осудит, лист почтовый теребя,
Кто печаль твою остудит, кто поплачет за тебя.
Ну а если нет спасенья, жизнь как жуткое кино,
Под кладбищенской сиренью твоя матушка давно,
Если дом твой перестужен, если окна без огней,
Ну скажи, кому ты нужен, кроме Родины своей.
Кто-то в гору, кто-то в нору, и жена, махнув с крыльца,
Сыщет новую опору, сменит камень у кольца,
И на дальнем перегоне будут душу согревать
Две горячие ладони – это Родина и Мать.
Потому опять и снова, словно вены на руке,
Два заветных этих слова рядом в русском языке,
Пусть сияют, завлекая, чужедальние края,
Там, где мать твоя родная, там и родина твоя.

ПОКА ЖИВЕТ РАЗВЕДКА.

В языке нашем русском не счесть
Фраз крылатых и слов раскаленных,
Но Отечество, Доблесть и Честь
Пламенеют на наших знаменах,
Потому что за нами страна,
Без которой мы мало, что значим,
Пусть мы прячем порой имена,
Но за пазухой камни не прячем.

Такая вот работа, а правильней судьба,
До крови и до пота, лишь позовет труба,
Дорожная разметка, небо и волна,
Пока живет разведка, не пропадет страна.

Пусть он долог незримый наш бой,
Но за тем и пошел ты в разведку,
Чтоб для тех, кто идет за тобой,
Придержать отведенную ветку,

Чтоб хлестнуть не смогли по лицу
Из засады ни смерчи, ни войны,
Чтобы недругу и подлецу
Не жилось в этом мире спокойно.

Не за чин, не за денежный куш
Не жалеют себя мои братья,
Нам отцы в тайники наших душ
Заложили святые понятья,
Чтоб сумели мы их пронести
Сквозь границы, разлуки, обиды,
Да поможет нам память в пути,
Словно зеркало заднего вида.

Где-то гаснут в Москве фонари,
День заходит в родную столицу,
Закури, мой дружок, покури,
И дымком занавесь заграницу.
Завтра вновь телеграмма уйдет,
Будет роль, но не будет оваций.
Пусть нас кто-то добром помянет
В коридорах далеких инстанций.

Благодарю автора, Анатолия Григорьева, за участие в нашем проекте.

Благодарю Алису Гордееву, приславшую тексты этих песен.

Скачать песни из альбома "Анатолия Григорьева "Дело было в разведке"
(ссылка доступна зарегистрированным пользователям форума "Автомат и гитара")
На главную
На сайт "Автомат и гитара"
Напишите нам!